13. На страницах 7—8 располагается интересная статья польского писателя НФ и ученого-химика Анджея Зимняка, написанная в виде рецензии на книгу Станислава Береся «История польской литературы в беседах» (2003, Stansław Bereś “Historia literatury polckiej w rozmowach. XX-XXI wiek”). Статья носит название:

Однажды я наткнулся на утверждение, что Дастин Хоффман — «киноживотное», потому что в кино он не позирует, а попросту живет, и для создания успешных сцен достаточно навести на него камеру. В этом много аллегории, потому что даже самый естественный в своей игре актер должен сначала хотя бы бегло прочитать сценарий, чтобы понять, кого (или что) ему играть? По аналогии, достаточно ли сунуть в руку писателя авторучку или посадить его за клавиатуру, чтобы он начал творить изумительные литературные видения? Ну нет, скажете вы, ведь даже самый что ни на есть хороший автор сначала работает над планом, и когда садится писать, точно знает, что он хочет передать своим произведением. То есть в своем плане (план-конспекте?) он должен иметь собрание тщательно упорядоченных золотых мыслей, чтобы затем последовательно переносить их на страницы книги. Если это так, то писатель отличается от философа только тем, что излагает свои аргументы в художественной форме.

Лупа и око Станислава Береся

Передо мной лежит чрезвычайно интересная книга, а именно «История польской литературы в беседах» Станислава Береся (Stanisław Bereś “Historia literatury polskiej w rozmowach”). Бересь избрал оригинальный путь литературных исследований: он ездит от писателя к писателю и берет у них интервью. Таким образом, ученый узнает много нового о писательской мастерской и контексте, в котором создавались произведения, а читатель этих интервью получает панорамное представление о литературном ландшафте последних десятилетий и современности. Я допускаю, что читатель получает больше, чем исследователь, зато исследователь, несомненно, реализует свои планы и проявляет свой темперамент.

Учёные, знаете ли, хотят выяснить причину явления, докопаться до истоков, получить полный набор данных, желательно сразу и в таком виде, чтобы они соответствовали требованиям, предъявляемым редакторами профессиональных журналов. Исследование писательской мастерской и писательского инструментария, биографические вставки, установление психофенотипического профиля — все это увертюра, прелюдия, разминка к основному вопросу: зачем? С какой целью это написано? Что писатель хотел этим передать? Какова изюминка и послание? ЧТО ОН ХОТЕЛ ЭТИМ СКАЗАТЬ? Докопавшись до корня, добравшись до сути, уже не придется заморачиваться с гипотезами и анализами, потому что будет ИЗВЕСТНО, что следует написать в отчете. Неудивительно, что нетерпеливому литературоведу хочется как можно ближе подойти к первоисточнику, заглянуть в ящики письменного стола писателя, покопаться в заметках, а еще лучше – занырнуть прямиком в серые клетки мозга.

Замысел понятный, но, как это становится очевидным по мере прочтения вышеупомянутого сборника интервью, крайне сложный в реализации. Опрошенные творцы выворачиваются, как могут, извиваются, как угри, и лишь немногие, не наводя тень на плетень, охотно излагают свое credo. Случается, что раздосадованный интервьюер обвиняет допрашиваемого в том, что он «не хочет ему сказать», а тот вновь и вновь повторяет «я не знаю», или, чтобы от него отвязались, дает понять, что и в самом деле не хочет. В такой ситуации читатель вправе заподозрить, что писатели не особо-то и знают, что делают, напоминая этим рулевого без карты. Но допустимо ли сравнивать писателя с капитаном корабля или, другими словами, разве они оба должны знать, в какой порт зайдут на следующий день? Я думаю, что капитану следует держаться фарватера, если ему жизнь дорога, как и эссеисту или учёному нужно идти по дорожке очередных стадий рассуждения, но писатель никогда не может быть уверен в том, что его намерение будет правильно понято. И чем больше запас неопределенности, тем важнее вклад творческой интуиции.

Слово Ольге Токарчук

Интуитивное творчество хорошо характеризует интервью с Ольгой Токарчук. Ольга говорит: «Роман — это жанр, позволяющий выразить свое “я не знаю”. Для “знаю” годятся другие жанры. Например, научно-исследовательская работа». В другом месте: «Сташек, ты, как опытный интервьюер, предполагаешь, что писатели — это люди, абсолютно полно осознающие, как они пишут?» Бересь: «Ну да». Токарчук: «Тогда я нет. <…> Возможно, ты совершенно иначе представляешь себе писательство, чем я. Ты думаешь, что у писателя есть определенная теза, которую он скрывает в истории, которую рассказывает. Поэтому тебе кажется резонным спросить <...> “Что ты хотела этим сказать?”<…> (Я) лишь чувствую какие-то порядки, открытия, точки зрения. Ты предполагаешь, как учёный, что процесс создания или написания — это познаваемый процесс. <...> Если бы я могла прямо назвать <..> смысл, то была бы философом или священником. Тогда я не писала бы романы. <...> Это недоразумение – сводить литературу к интеллектуальной дискуссии. Для этого существует журналистика. Бересь: «[...] Но ты видишь, ведь даже в этом нашем разговоре мне то и дело приходится переспрашивать, чтобы убедиться в том, что мы говорим об одном и том же. У читателя та же самая проблема». Токарчук: «Но меня не волнует, откроет он или не откроет то, что я хотела сказать. <...> Меня радует, когда люди читают и видят в моих книгах совершенно разные вещи. <…> Больше всего мне нравится, когда читатель замечает вещи, которых я не вижу или о которых не знаю».

Так кто же такой писатель?

Я вижу в писателе многословного говоруна. Да, больше ничего в этом понятии нет. Определение «многословный» я вывожу из положительно или, по крайней мере, нейтрально оцененного послания.

Спешу пояснить, что говорить можно мудро или глупо. Ведущий телевизионного ток-шоу должен обладать даром красноречия, но смысла в том, что он говорит, обычно едва на грош или и того меньше. Безусловно сильным говоруном был Густав Холоубек, но его можно было слушать часами, ведь он не только говорил на прекрасном польском языке и не только говорил остроумно, но и передавал нам свою мудрость. Аналогично и с писателями: если легким пером обладает графоман или человек с ограниченным кругозором, результат его творчества немногого стоит, хотя – внимание! -- наверняка найдутся те, кому он понравится, если фраза будет «обтекаемой», а язык легкоусвояемым.

Если за письменный стол сядет философ, или прогностик, или профессионал в области социологии или антропологии культуры, мы скорее всего получим художественное эссе. А вот писатель создаст литературу.

По-польски художественную литературу именуют «красивой» (literatura piękna). Уж не знаю, насколько она красива, и можно ли, барахтанье в мерзостях этого мира каким-либо образом соотнести с красотой. Для своих потребностей я понимаю это так, что речь идет о художественном изображении действительности в литературе, и давайте остановимся на этом определении. Художественное искусство должно быть красивым само по себе, оставаясь независимым от содержания.

Мне бы хотелось, чтобы меня правильно поняли: писатель может быть одновременно философом, священником, футурологом, социологом, премьер-министром, поваром, крановщиком, водолазом или даже бродягой и пьяницей, но это только внешние функции, дополнительные к бытию писателем. Первым необходимым условием является легкость письма, вторым и достаточным желание писать. Желание, необходимость, павловский рефлекс при виде чистого листа бумаги или пустого монитора — как бы вы это ни называли, без этого ни шагу дальше. В обществе есть много одаренных граждан, которые умеют писать, но не чувствуют в этом необходимости. Что ж, это потенциальные писатели, которые проявляют активность очень редко, например, в ситуации сильного финансового стимула, или когда обнаруживают свое второе «я» благодаря стечению обстоятельств.

Подобно тому, как Хоффман был «киноживотным», так и писателя можно по аналогии назвать -- в лучшем смысле этого слова -- инстинктивным говоруном. Как я уже сказал, писатель – это особый вид разговорчивого человека, предпочитающего самовыражение посредством письма: достаточно помахать белым листком бумаги перед его носом, и он бросится в атаку, как бык на корриде. Вспомним, что писатель по определению не профессионал, не мудрец, не оракул, не указатель, не философ, объясняющий загадки существования. Конечно, он может выполнять которую-нибудь из этих функций независимо от всего прочего, тогда у него на руках вторая или третья профессия, и он писатель-мудрец, писатель-философ и т. д. И, возможно, тогда он станет несколько лучшим писателем, хотя это вовсе не так однозначно, поскольку в таком случае желание создавать трактаты может перевешивать желание создавать литературу.

Само собой разумеется, что те из писателей, которые достигли успеха, кроме словесной трепотни обычно представляли в распоряжение читателям и что-то еще: знание, мудрость, чувство прекрасного, техническое совершенство, — но, заметьте: прежде всего гениальность интуитивного чувства наблюдения, что позволило им строить неоднозначные миры.

Сияние гения

Мне не раз приходилось проходить по серым залам музея, пересекать помещения, заполненные скучными никакими холстами, пока, наконец, я не остановился, очарованный — от одной картины исходило неожиданное сияние! Я стоял перед ним и впитывал впечатления, мое воображение подсказывало интерпретации, одни ассоциации боролись с другими, я создавал свои собственные видения, и время остановилось.

Музыка — это искусство, еще более абстрагированное от конкретного послания, чем живопись, а вот поэзия я бы поставил ближе к прозе. Что касается прозы, то тут дело сложное, потому что переход от строго литературного произведения к беллетризованному эссе очень плавный. Давайте внимательнее приглядимся к литературному элементу.

Великие литературные произведения растут вместе с читателем. Вы можете прочитать их три раза в жизни, каждый раз держа в руках одну и ту же, но все же разную книгу. Действительно ли она была написана одним и тем же человеком? Сколько ему тогда было лет?

Писательская гениальность проявляется в возможности создания настолько богатого и сложного мира, что каждый читатель способен увидеть в нем что-то иное, свое и собственное, и найти отражение, углубление или исправление собственных мыслей. Ведь не бывает так, что все читатели в акте собственного творчества, т. е. дешифровки авторского послания, получают одно и то же. Их впечатления различаются, поскольку каждый реципиент имеет свой уникальный психический профиль и базу знаний.

Писатель пишет интуитивно, поэтому я считаю, что автору следует воздержаться от интерпретации и анализа собственных произведений. В (полу)шутку говоря, я за то, чтобы наказывать отступников от этого правила изыманием у них клавиатуры хотя бы на год! А теперь совершенно серьёзно: писатель (не философ и не эссеист), нарушая это правило, действует себе во вред, зачастую делая читательскую интерпретацию произведения поверхностной или навязывая лишь одну из нескольких возможных, иногда не лучшую точку зрения. Помните, коллеги из гильдии творцов: вы гении свободного видения, а не учёные-конструкторы, поэтому вам лучше оставаться в той области, в которой вы можете чувствовать себя уверенно. Я сам отношусь к тем из авторов, которые считают достоинством многообразие интерпретаций своих произведений. Такой читательской оценки заслужили, например, рассказы «Сорок маленьких любовников» и «Распакуй этот мир, Эвитт».

Я отдаю себе отчет в том, что некоторые писатели не согласятся с описанным выше подходом к делу. Они ведь прекрасно знают, что хотят сказать читателям и критикам, и это единственно правильная интерпретация! Говорят, что Джойс долгое время неустанно комментировал свои романы, пока они не были широко приняты литературоведами, и многие другие авторы делают то же самое. Что, к счастью, не изменило множественных интерпретаций их произведений массами читателей.

Бересь чемпион!

Если кто-то сочтет собранные здесь размышления критикой Береся, то я интерпретирую свою статью как неоднозначный фрагмент прозы. Я давно не изучал ни одно произведение с таким пристальным вниманием, у меня был настоящий интеллектуальный праздник! Бересь часто бывал настолько любознателен, что действовал прямо-таки агрессивно, и если пространство работы сравнивать с рингом, то в восьмидесяти процентах боевых контактов он находился в наступлении. Но и благодаря этому писатели раскрылись или были вынуждены раскрыться, давали честные, неотшлифованные ответы, обнажили эмоции, которые мы обычно скрываем. В результате получился оригинальный и чрезвычайно интересный обзор польской послевоенной литературы. богато орнаментированный контекстами, фоном, биографиями, писательскими диковинками и цитатами из истории. Такую книгу не только стоит прочитать, но и нужно иметь ее на полке, откуда ее можно будет снять, чтобы использовать в качестве энциклопедии.

12. В рубрике “Felieton” размещена статья Анджея Зимняка/Andrzej Zimniak (по сути это рецензия на книгу), которая носит название:

Можно ли несколькими простыми, солдатскими словами определить, чем обычно занимаются ученые? Вопреки видимости, найти ответ не составляет сложности, особенно если он касается большинства учёных — они проводят детальный анализ. Иными словами, ученые расщепляют реальность на особые картинки, в которых демонстрируются детали мира — в каждой картинке своя, показанная во всей красе ее сложности. Однако, как уж это бывает, обычно мы получаем изображения, похожие на фракталы, т. е. чем внимательнее мы на них смотрим, тем больше появляется новых деталей для описания.

Гораздо меньшая, элитная группа ученых, численно и вовсе незначительная по сравнению с первой, занимается синтезом (не путать со слиянием!) — их работа заключается в достижении обобщений. Эти люди способны, пользуясь картинками, собранными ими самими и другими людьми, обобщать и делать выводы, создавая новое качество. Гениальнейшие из элиты, а также несколько менее гениальные, но весьма удачливые, обладающие смекалкой, ловкостью и оборотливостью, связями и знакомствами, мощной пробивной силой или проявляющие безжалостность и беспринципность — получают Нобелевские премии.

Однако есть место, где профан, не принадлежащий к элите ученых, может безнаказанно синтезировать информацию о науке и ученых, и это место — литература. Гарцуя на страницах книги, писатель становится творцом и оказывается в праве не только изложить свое мнение об окружающем мире, но и обобщить практически всю науку. Не исключая, конечно, ту, что достойна Нобелевской премии, этого Святого Грааля апологетов современной мудрости.

Именно это сделал Эрик Сигал, когда написал роман «Премии» (“Prizes”, 1995). Я сам учёный, поэтому взялся за чтение этой книги из профессионального любопытства — мне был интересен подход автора. Ведь журналисты обычно говорят о науке в духе... кабаре. Мне хотелось посмотреть, как американский писатель подойдет к делу, и узнаю ли я описанный им мир.

Пара слов пояснения относительно менее серьезных сообщений о науке. Не знаю, мода ли это, манера, а может быть, этот стиль возникает из-за отсутствия у журналистов достоверных научных знаний – так или иначе, от будничных репортажей о научных мероприятиях разит скетчем и балаганом. Речь идет даже не о вульгаризации и опошлении проблем (это отдельная, важная тема), а об их осмеивании — ах, оказывается, эти сумасшедшие яйцеголовые опять придумали нечто безумное. Раньше возили по ярмаркам усатых женщин или двугорбых карликов, а сегодня людей развлекают новостями из мира науки. Чтобы не быть голословным, процитирую несколько первых попавшихся заголовков из интернет-сайтов: «Диета влияет на секс», «Хоббит с острова Флорес был анорексиком», «Морские огурцы твердеют от страха», «Способная обезьяна», «Камера заглядывает под одежду» и т. д. и т. п. Может показаться, что дураки развлекают дураков, чем бы там народ ни тешился и все в порядке. Однако не совсем, ведь гораздо больше людей, чем считают СМИ, жаждут правдивой информации, о чем свидетельствует высокая зрительская посещаемость программ, всерьез популяризирующих науку, таких как “Discovery”. Также некогда “Sonda”, программа, в которой дискуссии велись на полном серьезе, била рекорды популярности.

Вернемся к книге Сигала. Это странная история – она начинается сенсационно, с элементами чуда, поэтому в ней есть напряжение и метафизика. Важный человек, находящийся на смертном ложе, жаждет получить чудодейственное лекарство — и получает его прямо из исследовательской лаборатории. Препарат не подвергся еще стандартным клиническим испытаниям, но он молниеносно уничтожает неизлечимую по официальным представлениям раковую опухоль. Затем сюжет нормализуется, появляются симпатичные линии его развития (работа учёных), романтические линии (хорошие в психологическом отношении портреты, в этой области автор оказывается знатоком), а также «лабораторные» ответвления. Последние знакомят нас с медицинскими и генетическими лабораториями, через которые проходит научный фронт, по-английски frontiers of science. Надо отдать должное автору, он показал, что усвоил данные ему уроки, ибо атмосфера этих мест правдива и привлекательна — парень наверняка прошел стажировку (писательскую, конечно) в нескольких ведущих лабораториях, о чем он, впрочем, упоминает в послесловии. Для меня чтение этих глав было особенно приятным, потому что мне было что вспоминать и сравнивать, ведь я провел в США более двух лет в хороших биохимических и химических лабораториях. Помню семинары известных ученых в переполненных залах, и опять же я видел аспиранта, который в десять часов вечера шел ставить многочасовый эксперимент, помню диспуты между претендентами на Нобелевскую премию, на которых я присутствовал. Именно такая атмосфера пронизывает роман Эрика Сигала, и настоящим я подтверждаю, что она правдива. Несколько хуже обстоят дела со строго содержательной стороной, т.е. формулировкой научных целей, описанием исследовательской работы и подведением итогов, но литературное произведение не может быть научной диссертацией и эти схемы следует трактовать как параболы.

Однако нарисовать моральное состояние учёных автору удалось нарисовать как нельзя лучше – мои аплодисменты этой выразительной галерее портретов. Среди них есть люди гениальные и кристально чистые, к тому же общительные, играющие в теннис, верные в браке и образцовые в качестве родителей, но нет недостатка и в обманщиках, эгоистах, людях ограниченных. Так оно и есть: ученые – не избранный народ, некие образцы не только выдающегося ума, но и высокой нравственности, глашатаи мудрости и универсальных истин. С другой стороны, они далеки от стереотипа странного чудака с затуманенным взором, ведущим подозрительные эксперименты в секретных лабораториях, спрятанных под курганами колючей проволоки. Ученый — такой же человек, как и любой другой человек, как первый попавшийся прохожий с улицы, но талантливый в своей области, а вдобавок наделенный пробивной силой и ловкостью. Пробивная сила ему так же необходима, как и блеск гениальности, если он хочет завоевать и сохранить позицию. В противном случае его сочтут талантливым учителем среднего звена или многообещающим вечным ассистентом. Другие качества, такие как благородство и праведность, честность, моральность, формат характера, мелочность, подлость, грубость или мифомания статистически распределены в научной среде с такой же вероятностью, как и во всем остальном человеческом обществе. Недавно я осознал еще одну вещь, и это было для меня драматическим открытием: что даже великие ученые могут быть такими же уродами, как и все остальные граждане, обладающие гораздо меньшим IQ. Предположим, что учёный образцово занимается своей профильной дисциплиной, скажем, кардиологией, генетикой или спектроскопией, но вне её верит в сексуальное общение землянок с инопланетянами, в масонский заговор велосипедистов или во вредное влияние литературной фантастики на детей школьного возраста. Это кажется логичным, но… чисто интуитивно такого от гениев мы никак не ожидали.

В этом в целом богатом романе о науке и ученых мне не хватило кое-чего важного, а именно раскрытия темы ответственности ученых. Правда, однажды возникает вопрос, можно ли принести в жертву четырех пациентов, чтобы спасти сорок, а затем, возможно, дать миру новое лекарство, но эта проблема поставлена всего в нескольких предложениях (и хорошо, что вопрос не нашел решения, но был оставлен открытым для рассмотрения). Вопрос важный, поскольку на ученых часто возлагают ответственность за использование своих изобретений, что, на мой взгляд, является недоразумением. Ученые — всего лишь наблюдатели, вуайеристы мира, которые проверяют наблюдения друг друга, и только. Вот и все. Наука не претендует на право оценивать получаемую информацию, а тем более на ее цензурирование. Если предмет исследований может создавать потенциальную опасность, я считаю, что лучшим выходом будет распознавание явления, а не прятанье головы в песок, потому что проблема не исчезнет, если сделать вид, что ее не существует. Совсем другое дело — применение открытий и изобретений, и когда ученые работают далее в этой области, они, конечно, должны нести ответственность за последствия.

Ближе к концу книга, к сожалению, начинает погружаться в китч. Все сюжетные проблемы разрешаются настолько гладко и правильно, что аж тошнит. Каждый новый, еще не одобренный медлительными властями, препарат оказывается прямо-таки сенсационным, спасающим жизнь, разумеется, прежде всего выдающимся героям романа. Лишь одному ученому не повезло – слишком рано заболел бедняга, а о препарате от болезни Альцгеймера медики еще только подумывают. Что ж, нужно дать скатиться слезе, чтобы создать соответствующее настроение, но печаль читателя тут же нейтрализуется, ведь уже готовят Премию Премий, то есть Нобелевскую премию, для обиженного судьбой человека. Однако самое забавное — это мешок, полный фундаментальных открытий, который внезапно распахнулся над человечеством. Здесь блестящая ученая-физик, будучи еще очень молодой девицей, додумывается до объединения слабых, сильных, электромагнитных и гравитационных сил в одной формуле, то есть до Grand Unifikation (Великого объединения), которого безуспешно добивался сначала Эйнштейн, а затем и целый ряд мудрейших его преемников. Насколько мне известно, таковое теоретическое объединение не достигнуто и по сей день и неизвестно, возможно ли оно вообще, несмотря на применение в рассуждениях двенадцати суперструн и большого количества дополнительных измерений. Другой гений, генетик, изобрел способ омолаживать клетки, правда, только на ограниченное время, но -- внимание! — повторять процесс можно до бесконечности. Черт возьми, здесь пахнуло бессмертием, повеяло трансцендентностью! Подводя итог, можно сказать, что книга имеет очаровательный и литературно разработанный финал, ее кульминация трогательна и вселяет надежду, но, к сожалению, это происходит за счет существенной конструкции, столь тщательно выстраивавшейся в предыдущих главах.

То есть наблюдается перегиб в другую сторону, дорогие мои. Наши журналисты, не все, конечно, но многие, изо всех сил стараются высмеять яйцеголовых и те странные вещи, которые они изобретают, а литератор Сигал наоборот: строит храм для науки и верит в ее неограниченные возможности. Надо признать, что наиболее сбалансированную картину науки и научного сообщества могут нарисовать сами ученые, я имею в виду тех, кто умеет писать и хочет это делать. От них можно узнать много интересного, но скажу вам по секрету, что они зачастую… попросту скучны, и это потому, что каждый из них считает свою делянку единственным райским садом не только на Земле, но и во всей вселенной.

Поэтому, несмотря на некоторые недостатки, я призываю вас прочитать роман Эрика Сигала, который остается актуальным как с точки зрения научной проблематики, так и с точки зрения социальных, этических и экологических вопросов. В книге показана частица истины, представленная в интересной форме на солидном художественном уровне. Правда, не нашлось подросткового гения, который бы изготовил в отцовском гараже легко усвояемый ген вечного счастья, но не все потеряно: возможно, г-н Эрик напишет еще одну подобную историю, на этот раз с большей примесью фантастики. Должен признаться, я не имею ничего против этого.

Erich Segal “Nagrody”. “Świat Książki”, 1996 (Эрик Сигал «Премии». “Świat Książki”, 1996)

Подпись на рисунке (худ. ДАРИУШ ВУЙЦИК): «Сынок! Ты ведь ни в чем не разбираешься, так что иди-ка ты лучше на журналистику!»

P.S. Эрик Сигал (Erich Wolf Segal, 16.06.1937 – 17.01.2010) – американский писатель, сценарист, профессор античной литературы. Для большинства российских читателей моего поколения он -- прежде всего автор сценария фильма «История любви» (“Love Story”, реж. Артур Хиллер, США, 1970) – сентиментальной драмы, зрители которой буквально затапливали кинотеатры слезами. Сценарий был соответствующей обработкой одноименной повести. [Там вообще сложная история – поначалу был написан все же киносценарий, для постановки которого так и не нашлось продюсера. Сигал переделал его в повесть (1970), которая стала в итоге бестселлером (продано более 20 млн экземпляров) и была в том же году экранизирована].

Фильм в СССР широко не прокатывался, но были-таки закрытые просмотры, была великолепная музыка, были рецензии (в российских изданиях как правило ругательные, что указывало на то, что фильм стоящий), пересказы и, наконец, если знать где искать – текст на английском языке. Повесть (или 100-страничный роман если хотите) была переведена на русский язык в 1990-годы, но я хорошо помню, что читал ее в молодости на украинском языке (как бы не в журнале «Всесвiт»).

Отсюда (из-за живых воспоминаний) и интерес (мой) к этому его роману. И таки-да -- роман «Премии» переведен на русский язык (почему-то под названием «Сильнодействующее средство») и выдержал как минимум три издания.

(ЗИМНЯК – окончание)

ГДЕ МОСТ НАД ПРОПАСТЬЮ?

Если предположить существование имманентной способности материи создавать живые формы, то теоретически мы должны наблюдать спонтанное образование олигонуклеотидов в теплых морских водах, а также находить фрагменты белков, которые являются «предварительным продуктом» на пути к жизни. Времени достаточно, и химия жизни работала бы до получения нужного результата, то есть до создания простейших белковых образований, способных к самовоспроизведению. В такой ситуации логично заключить, что во многих природных средах Земли должна существовать примитивная жизнь на различных стадиях развития. Однако ничего подобного не наблюдается. Наоборот, существует пропасть между живыми организмами и неживыми формами, нет промежуточных форм (вирусы имеют свою ДНК или РНК, они подвержены эволюции и размножению, поэтому я их отношу к живым организмам). Почему нет связей, соединяющих оба мира?

Часто повторяемая гипотеза состоит в том, что для создания высших органических соединений были необходимы особые условия, например метановая атмосфера и сильные грозовые разряды.

Достаточно суровые условия, благоприятствующие скорее диссоциации, чем синтезу соединений, более сложных, чем простые аминокислоты. Этого нельзя полностью игнорировать. Аминокислоты – и ничего больше – можно получить, подвергая смесь метана, аммиака и водяного пара электрическим разрядам (так называемый эксперимент Миллера-Юри).

Другие объяснения сводятся к утверждению, что мы неспособны делать правильные выводы из наблюдений. Можно предположить, что процесс создания первых элементов жизни продолжается и сегодня, но мы не замечаем эти системы и относим их к продуктам разложения. Ведь в окружающей среде очень много органики разной степени сложности, конечно уже (а может быть, еще?) неживой.

Другое дело, что такие промежуточные формы были бы вкусной закуской для организмов, стоящих выше в иерархии, например бактерий. А поскольку бактерий много и они повсюду, беззащитная первобытная жизнь будет быстро уничтожена. Вывод: даже если таковые первобытные организмы и возникают, то они малочисленны и не имеют большого шанса на выживание в среде уже развитой жизни.

Наконец, можно предположить, что сегодня этот процесс происходит лишь в определенных местах и при определенных условиях. Благоприятные условия возникают спорадически, и такой тип синтеза встречается крайне редко. Из-за химического сродства такие менее вероятные реакции протекут, если пройдет достаточно длительный период времени. В прошлом, когда не было конкуренции и опасности со стороны живых организмов, эксперимент мог длиться очень и очень долго. И, наверное, хватило всего лишь одного положительного результата, в результате которого была создана единственная самовоспроизводящаяся, развивающаяся система в глобальном масштабе. С нее-то все и началось.

ЖИЗНЬ ВНЕ ЗЕМЛИ

Если предположить, что «самозарождение» материи является присущей ей особенностью, проявляющейся, вероятно, редко и только при определенных условиях, то жизнь все равно должна зарождаться на тысячах или даже миллионах планет в районе Млечного Пути.

В космосе планеты не являются редкостью, и на многих из них наверняка можно найти условия, способствующие развитию белковой жизни (а именно такую жизнь мы рассматриваем в этой статье). Речь идет не обязательно о таких космических телах, где человек мог бы дышать полной грудью, любоваться цветами на лугу и наслаждаться свежим ветерком. Когда-то на Земле было намного теплее, а кислорода в атмосфере вообще не было, и несмотря на это бурно развивались бескислородные живые организмы. Сейчас экстремофильные организмы живут в геотермальных источниках при температуре, превышающей 100°C, неплохо себя чувствуют в 30%-ной соляной кислоте, а некоторые живут в километрах под землей, в мире вечной тьмы, высоких температур и огромного давления.

Томас Голд утверждает, что по крайней мере на десяти планетах Солнечной системы может существовать подземная биосфера, черпающая энергию из метана. Рассмотрим Марс, Европу, Ио, Ганимед, Титан и многие другие спутники газовых гигантов. Можно представить себе темные планеты с раскаленным ядром, удаляющиеся от звезд куда-то в открытый космос, где прекрасно развивается подземная, горячая биосфера.

Здесь следует вспомнить о метеорите с Марса, означенном как ALH84001, который был найден в Антарктиде в 1996 году. Его путешествие длиной в миллионы лет, вероятно, началось, когда большой болид врезался в поверхность Марса, выбрасывая часть марсианской горной породы в космос.

После детального изучения в камне были обнаружены мелкозернистый магнетит, сульфиды металлов, карбонаты, а также целые косяки микроскопических пальцевидных и овальных образований, напоминающих ископаемые останки земных микроорганизмов. Подобные химические среды сопутствуют местам обитания анаэробных организмов на Земле, поэтому многие из ученых высказали осторожный оптимизм, который лишь позднее, в отсутствие подтверждающих доказательств, уступил место скептицизму. Конечно, утверждения о марсианской жизни должны быть подтверждены, предпочтительно путем доставки дополнительных образцов непосредственно с Красной планеты в ходе пилотируемых миссий. Однако есть резонная надежда, что когда-то там была жизнь – и, возможно, она развивается сейчас, надежно спрятавшись под поверхностью планеты

ЖИЗНЬ И РАЗУМ

Возникает вопрос, всегда ли жизнь, если уж она стартовала в благоприятствующих ей условиях, увенчивается разумом? Ведь биосфера Земли кишит простыми микроорганизмами, а высокоразвитые млекопитающие соседствуют с архаичными бактериями Archaea и примитивными водорослями, такими как цианобактерии, населявшими анаэробную среду уже три с половиной миллиарда лет назад. Здесь стоит добавить, что термин «простые» не означает худшие – бактерии и цианобактерии более устойчивы и универсальны, чем млекопитающие, а потому де-факто лучше приспособлены к изменяющимся условиям окружающей среды. Разум не нужен для размножения, добывания пищи или борьбы за территорию, и хотя он, безусловно, может быть полезен, ни в коем случае не является необходимым. Если предположить, что на других планетах жизнь нашла себе места обитания глубоко под поверхностью Земли, то ее развитие скорее всего остановилось на уровне бактерий, как это произошло и в подземной биосфере Земли. Даже если бы в этой среде развились другие, более сложные фенотипические формы, возникновение технологической цивилизации, подобной нашей, было бы маловероятным.

Что ж, необходимо предположить, что в человеческом понимании понятие разума инопланетной жизни связано с существованием технологической цивилизации, потому что это единственная цивилизация, которую мы можем обнаружить и понять. Возможно, что, например, дельфины разумны, но мы не можем этого доказать, и даже если бы нам удалось построить устройства, способные переводить речь, у нас, вероятно,... не было бы общих тем для разговоров.

Если предположить универсальность жизни во Вселенной, то следует предположить, что в местах, где биосфера стабильна в долгосрочной перспективе, рано или поздно возникнет жизнь, которая на каком-то этапе обзаведется разумом, сравнимым с человеческим. Если предположить, что жизнь — это естественная и относительно распространенная форма материи, то нет никаких оснований считать высокоразвитый интеллект уникальной особенностью, тем более что вокруг нас мы видим виды животных с разным уровнем интеллекта, в зависимости от уровня развития. Конечно, первая стадия, то есть оживление материи, представляет собой процесс менее вероятный, чем последующее развитие разума у высших организмов.

МОЛЧАНИЕ КОСМОСА

Если они там есть, то почему их нельзя увидеть, почему к нам не прилетают исследовательские, торговые или военные экспедиции? Часто повторяется вопрос: почему нет контакта? Как считал Лем, мы должны наблюдать хоть какие-то признаки астроинженерной деятельности. А ничего нет, только молчащий космос.

Ура-оптимистические ожидания братьев по разуму ушли в прошлое. Воплощенный в программах SETI и CETI пессимистический взгляд на уникальность земной биосферы на фоне космической пустыни постепенно становится доминирующим. Другое популярное объяснение указывает на огромные расстояния, которые, согласно современному уровню знаний, в принципе непреодолимы для живых организмов и, конечно же, для человека без чудесных подпространственных двигателей. Инопланетная астроинженерная деятельность должна быть огромной по своим масштабам, чтобы ее заметили, и даже заметь мы таковую, скорее будет изобретена новая теория, объясняющая ее как природное явление, чем ученые признают, что его причина не является естественной (см. вышеупомянутый марсианский метеорит). Другая гипотеза касается сильно ограниченной средней продолжительности существования цивилизаций, сменяющих друг друга во временном континууме.

Большинство этих предположений пока еще не проверены, поэтому оценить их сложно. За исключением, конечно, того неоспоримого факта, что расстояния сейчас являются для людей непреодолимой преградой. Идея естественной смерти цивилизации интересна тем, что исходит из математической индукции. Поскольку все вокруг имеет конец, начиная от живых организмов, через геологические образования, планетные и звездные системы и даже черные дыры, которые со временем испарятся — так почему же с разумными расами должно быть иначе?

Я предполагаю, что цивилизации могут погибать или вступить в периоды отсутствия экспансии, но жизнь на самом низком уровне организации очень трудно уничтожить. Взрыв сверхновой в десяти световых годах от Земли мог бы уничтожить поверхностную биосферу, однако до бактерий Archaea, живущих под землей на глубине в несколько километров докатился бы всего лишь земной толчок.

Даже если бактерии повсеместно распространены в космосе, это очень сложно определить на расстоянии. Серьезные исследования Солнечной Системы в этом аспекте начнутся только после реализации пилотируемых полетов. Автоматические зонды в таких действиях потерпели неудачу по тем же причинам, по которым робот в большинстве случаев не может заменить человека.

ЗАЧЕМ ТЕБЕ РАЗУМ, ЧЕЛОВЕК?

Мы очень уверенно чувствуем себя на царском троне всего творения, на вершине эволюционной лестницы, в положении земного суперхищника. Нам кажется, что мы подчинили себе силы природы, хотя можно долго спорить, насколько это правильно. Мы гордимся своей культурой, прославляем успехи, неохотно вспоминаем о неудачах, но когда задается вопрос о смысле, беспомощно разводим руками. Оставив в стороне трансцендентный вопрос об общем смысле существования, мы можем, однако, на мгновение задуматься о смысле развития техногенной цивилизации.

Если мы посмотрим на биосферу, в котором живем – точнее, рядом с которым живем, ведь цивилизация открывает нам параллельный мир – мы заметим гармоничную целеустремленность. Напомню хрестоматийные примеры: у колибри есть клюв в форме трубки, через который птичка втягивает цветочный нектар, у орла есть когти, чтобы ловить добычу, а бактерии становятся устойчивыми к антибиотикам, но обратим на это внимание – только тогда, когда им это требуется, а затем снова обретают восприимчивость. А происходит это потому, что эволюция — слепа, правда, но удивительно эффективна. Результаты ее действия можно даже счесть преднамеренными, хотя с научной точки зрения они считаются результатом функционирования механизма отбора. Эволюция также невероятно чувствительна к энергии: любая избыточность быстро и эффективно устраняется, включая, например, защиту от микробов, когда она больше не нужна. Так почему эта деспотка терпит избыточный человеческий мозг и его производное — цивилизацию?

Эволюционные адаптации являются главным образом результатом безжалостной борьбы внутри биосферы, а борьба ведется за пищу, пространство и потомство. Те, кто указывает на увеличенные возможности людей в конкуренции за источники пищи, а также на технологически поддерживаемые методы территориальной экспансии, безусловно, правы. Оставим без внимания деторождение при дальнейших рассуждениях о разуме, поскольку высшие функции коры головного мозга оказывают на эту область деятельности довольно незначительное влияние.

Толерантность к эволюции — давайте останемся с этой персонификацией -- не будет по отношению к нам вечной или даже долговечной. Можно сказать, что сейчас идет эксперимент, и пора проверки и верификации полезности человеческих качеств рано или поздно придет. Наша цивилизация может быть уничтожена разными способами, например в результате столкновения Земли с астероидом, внезапного изменения климатических или сейсмических условий.

Многие низшие организмы переживут эти катастрофы, но не человек. Более того, человеческое племя становится более многочисленным, более расово однородным и высокомобильным, что само по себе является прелюдией к глобальной пандемии. Чтобы выжить в долгосрочной перспективе, мы должны рассредоточиться и либо стать независимыми от технологий, либо существенно их усовершенствовать.

Распространение жизни продолжается во всех существующих на Земле экологических нишах, таких как океанские впадины или ледяные щиты — бактерии существуют повсюду, даже в крайне недружелюбных биотопах. Однако ни один живой микроорганизм не может выйти за пределы земного шара и занять новые территории. Биосфера расположена на дне гравитационного колодца, стены которого настолько высоки и недоступны, что ничто не может подняться на них. Ничего, кроме вида с огромным мозгом, который создал технологическую цивилизацию.

Некогда жизнь вышла из теплых морей на сушу, где существовали условия, крайне неблагоприятные для морских обитателей: было сухо, жарко, еды было мало, а атмосфера была пронизана смертоносным ультрафиолетовым излучением. Затем жизнь поднялась в воздух. Я убежден в том, что следующим этапом будет космос, и первоначально те планеты и спутники Солнечной системы, где существуют соответствующие условия.

Но жизнь не выйдет из Земли сама по себе – ты, человек, должен ее вытащить. Колонизируя космос, ты добьешься цивилизационной дегломерации, а частью адаптации к новым условиям станут генетические модификации и изобретение технологий самовосстановления. Таким образом, возможно, ты продлишь существование своего вида. Но твоя миссия будет заключаться в другом: как трудолюбивая пчела переносит пыльцу между цветами, так и ты перенесешь семя жизни на Марс, в пояс астероидов, на Европу, Ганимед или Каллисто. А потом отправишь его на зондах дальше, в другие звездные системы.

Большая часть спор погибнет, возможно, поначалу погибнут все, но когда хотя бы одна бактерия где-то далеко от Земли сможет начать делиться, ты добьешься успеха. Успеха неосознанного, потому что ты даже не узнаешь, что только что выполнил свою миссию. И можешь уже уйти.

Приведенный выше текст является частью авторского сборника научно-популярных статей Анджея Зимняка под названием «Как не умрет человечество», который будет опубликован издательством «Солярис» в апреле. (Действительно вышел из печати в 2008 году. W.)

10. На стр. 4—6 журнала размещена написанная известным польским писателем-фантастом и ученым-химиком Анджеем Зимняком/Andrzej Zimniak статья, которая носит название:

Мы дышим, наблюдаем, говорим, думаем, общаемся – мы попросту живем, не осознавая до конца, в каких удивительных процессах участвует материя, из которой построены наши тела.

В нашей цивилизационной нише мы ежедневно сталкиваемся со взаимоотношениями, используем технологии или совершенствуем их, или направляем свое восприятие на квинтэссенцию обеих видов деятельности, то есть на культуру. Все меньше людей соприкасается с природой, а если и соприкасается, то скорее с позиции моды с культурным уклоном, формулируя такие впечатления: «Ах, какой прекрасный вид, какое пушистое животное, какая плохая погода, ну и странные же существа живут в этих морях!» Другими словами, мы существуем в искусственном мире многоэтажного творения, созданном цивилизацией и сознанием, сознательно дистанцирующимся от знаний о том, что находится у нас под кожей и как это функционирует. А также от созерцания невероятной ситуации, в которой несколько десятков килограммов углерода, водорода, азота, кислорода, фосфора и других элементов специфически соединились сначала на молекулярном, а затем и на макроскопическом уровне, чтобы, наконец, стать основой ососознания существования.

БОГ ИЛИ АТОМ – ВЕЧНЫЙ ВОПРОС

Бог требует веры, а не доказательств, поэтому дилемма мировоззрения выходит за рамки строгого рассуждения. То есть, по выбору автора, за рамками данной статьи. Если, однако, мы ограничимся лишь аспектами сотворения мира согласно взгляду, все чаще принимаемому богословами, разногласий не возникает. Ответ может быть таким: и Бог, и атом. Вначале Бог создал первичную материю, которая продолжает претерпевать изменения по строгим законам физики. Во избежание каких-либо недоразумений уточним, что в таком случае материя была создана по законам физики, именно так, а не иначе, с заложенными в ее структуру атрибутами существования и эволюции. Возможность эволюции как неорганического, так и позднейшего органического вещества была «запечатлена» в нем еще на заре существования, в нулевой точке. Так что может показаться, что если мы начнем наше путешествие с Большого взрыва, нам не нужно уже спрашивать о мировоззрении.

При таком предположении дальнейшие рассуждения позволят атеистам, агностикам и верующим идти рука об руку. Различие взглядов касается лишь особенностей явления сотворения материи – либо в акте творения, либо в самопроизвольном процессе. Вера в творение упрощает дело, потому что, в таком случае «дух с самого начала дремлет в каждом атоме водорода». На последующих этапах эволюции Вселенной водород трансформировался в гелий, создавались туманности и звезды. В звездах и их коронах создавались тяжелые элементы, которые затем разносились при взрывах сверхновых, а затем создавались органические соединения, которые при благоприятных условиях объединялись в более сложные гомеостазы, называемые живыми. Однако как выглядит проблема, если рассматривать модель самопроизвольного создания материи как альтернативу акту творения?

ЧТО БЫЛО ДО БОЛЬШОГО ВЗРЫВА?

Согласно современной теории, материя возникла в результате Большого Взрыва (БВ) примерно 15 миллиардов лет назад, а само это явление не поддается научному описанию и называется сингулярностью. Ученые могут приблизиться к нему со своим аппаратом приблизительного описания до момента, равного 10 -43 секунды от нулевого момента, и это описание становится несколько точнее по прошествии 10-11 секунды. Однако ну и что из того, что нам удалось перескочить через эти (сущий пустяк) 15 миллиардов лет и почти коснуться той точки, с которой все началось, если самое главное скрыто темной завесой невежества, а также беспомощности современной науки? Квантовая теория гравитации, которая была бы быть полезной, еще не разработана, а известно, что в науке один ответ порождает десять новых вопросов. Вероятно, ни один ответ не будет удовлетворительным, просто переведя неопределенность на более высокий уровень абстракции.

Есть попытки ответов, но я отношу их к научной философии, а не к науке. В науке гипотезы должны быть многократно проверяемыми, чего нельзя сказать о квантовом объяснении происхождения. Квантовая физика допускает возникновение отдельных элементарных частиц «из ничего», но никто никогда не наблюдал создания целых молекул, а тем более большой совокупности частиц. Элегантная гипотеза Хартли-Хокинга представляет другой, но столь же философский подход: в нулевой точке создаются не только пространство и материя, но и время, которого не существовало, поэтому вопрос «до» теряет всякий смысл.

Мне кажется, что можно рассмотреть и другую гипотезу, которая ставит под сомнение универсальность сегодняшней физики. В этом нет ничего удивительного, ведь «история науки — это кладбище заброшенных идей», как утверждал Лем. Предположим, что применимая в настоящее время физика работает только в известных нам приложениях, подобно тому, как законы Ньютона позволяют нам предсказывать орбиты планеты с определенной точностью, но в более точных расчетах необходимо учитывать релятивистские эффекты. Почему сегодняшней локальной физике приходится сразу иметь дело с сингулярностью Большого Взрыва, если мы согласны с тем, что неспособны интерпретировать явления, выходящие за рамки нашего опыта? Представим себе, что разумные медузы, живущие во глубине океанских вод и знающие только водный мир, захотели бы понять непостижимое явление замерзания и испарения, т. е. изменения фазы собственной среды. Они старательно пытаются экстраполировать известную им физику жидкостей и успешно применить к этим своеобразным случаям, но у них это не получается, поскольку кристаллическая решетка твердого тела качественно отличается от той сверхплотной жидкости, которую могут себе представить эти медузы. Свойства газа также отличаются от свойств несжимаемой жидкости. Точно так же мы не сможем экстраполировать, потому что ничего не знаем об том предполагаемом «суперкристалле», из которого в нулевой точке могли возникнуть протоны. Конечно, термин «суперкристалл» условен и означает неизвестное состояние материи до Большого Взрыва. Это рассуждение приводит к выводу, что пространство-время и материя могли существовать до Большого Взрыва. И тогда, будут ли они в этом случае вечными? Не нам об этом судить, тем более, что мы не можем много вложить в понятие вечности.

БОГ ИГРАЕТ В ДАРТС?

Забавны предположения некоторых учёных, закладывающих в качестве отправной точки иную массу протона или изменяющих заряд электрона, а затем кропотливо вычисляющих, насколько другой и враждебной по отношению ко всем существам стала бы Вселенная. Всякий раз, когда я читаю об этом, я представляю себе седобородого старика у машины, полной циферблатов, который наугад устанавливает какие-то значения, а затем тянет за рычаг, создавая еще один более или менее успешный мир.

Мы не имеем права делать подобные предположения. Да, частицы идеального газа движутся хаотично, и величины импульса и массы взаимно размыты, но нигде, ни на Луне, ни на Марсе, ни в Туманности Андромеды, мы не нашли полукилограммового протона или электрона с зарядом грозовой тучи. И ничего меньшего, чем то, что существует вокруг нас. Здесь нет произвольных параметров, а есть точно определенные величины, вытекающие из природы единственной известной Вселенной.

Если смешать несколько химических соединений, они вступят в реакцию определенным образом, каждый раз образуя в одних и тех же условиях

одну и ту же равновесную смесь. И хотя математически количество комбинаций соединений может быть гораздо большим, в эксперименте мы получим конкретные, наиболее устойчивые в данных условиях продукты. Этот результат иллюстрирует повторяемость и предсказуемость поведения материи. Почему так происходит?

Химическую молекулу можно представить себе как некое конкретное образование с несколькими твердыми ядрами, наделенными положительным зарядом и окруженными отрицательно заряженным электронным газом с плотностью, зависимой от места. При более строгом подходе к модели скажем, что концентрация электронного газа в конкретном месте пропорциональна плотности вероятности нахождения электрона в этом месте (уфф, ах уж эта квантовая механика). После смешивания молекул различных соединений ядра и электронные оболочки перестраиваются таким образом, что энергия новой системы оказывается наименьшей, а сумма энтропии новых соединений и окружения наибольшей. Поскольку такое состояние только одно, мы получаем заданную смесь продуктов. Представленная модель является упрощением, но она хорошо подходит для изложенных здесь соображений.

Итак, скажем так: Бог играет в дартс, но дротики движутся по определенным правилам.

ТВОРЧЕСТВО МАТЕРИИ?

Все еще немного упрощая, мы можем сказать, что строительными блоками материи являются протоны и электроны, а все элементы, то есть вся система Менделеева, состоят из этих основных строительных блоков. В свою очередь, элементы соединяются, образуя химические соединения, но не стохастически, а по правилам сродства – как я уже говорил выше, обычно образуя одни и те же соединения в определенных пропорциях и в одних и тех же условиях. Химические соединения обладают повторяемыми физическими и химическими свойствами, например капли воды кристаллизуются в симметричные снежинки, сохраняя идеальную и простую геометрию.

Двуокись углерода, вода и азот соединяются, образуя органические соединения в определенных реакциях. Содержалась ли информация обо всем этом в исходных протонах и электронах?

Похоже на что-то такое, хотя в настоящее время мы не можем обнаружить такую информацию, а тем более измерить и количественно оценить ее. Но материя с начала, с самого Большого Взрыва (а может, даже раньше, если существовала в другой форме) имеет особенности, позволяющие ей претерпевать циклы трансформации, приводящие в итоге к созданию огромного количества точно определенных химических соединений. В том числе нуклеиновых кислот и белков.

Давно известно, что если позволить стаду обезьян воспользоваться клавиатурой пишущей машинки, через какое-то время появится «Гамлет». Проблема в том, что это время должно быть достаточно продолжительным, намного более долгим, чем время существования Вселенной.

Это пример стохастического решения, применение которого в химических реакциях ограничено именно молекулярным сродством.

Так уж оно есть, что некоторые молекулы при определенных условиях реагируют охотнее других, упорядочивая атомы в выгодных конфигурациях. Аминокислоты могут образовываться и в неживой среде, а соединение в олигонуклеотидную цепь пуриновых оснований, сахаров и фосфатов является энергетически и энтропийно выгодным процессом.

Так почему же в природе не существует спиральных нитей ДНК, способных образовывать полипептиды? Конечно, это все равно будет эволюционно необработанной, неоживленной материей, но важный шаг в правильном направлении будет сделан.

(Окончание следует)

1. Открывает журнал рубрика «Галактический гонец» — короткие сообщения на разные темы, так или иначе касающиеся фантастики (стр. 2–-3). Умерла 9 марта 2007 года Дана Польх – супруга и муза польского художника БОГУСЛАВА ПОЛЬХА, служившая ему моделью для самых выразительных женских образов в его комиксах. Сеть HBO закупила права на экранизацию эпопеи «Песнь льда и огня» Джорджа Р.Р. Мартина. Появился новый анимационный фильм о Hellboy-е. Создается комикс по романам об Эндере американского писателя Орсона Скотта Карда…

2. В рубрике «Публицистика» напечатана статья Адама Сыновца/Adam Synowiec “Zrób to sam czyli witajcie w naszym bąblu/Сделай это сам, или Приветствуем вас в нашем пузыре” (стр. 4–5). Профессор Нобуюки Сакаи утверждает, что люди способны создать в лаборатории новую вселенную, которая затем будет развиваться самостоятельно, без вмешательства человека (теория Гута – Линде).

3-4. Следующие статьи — Вита Шостака/Wit Szostak “Jak się widzimy tak nas piszą/Как мы видим, так нас и пишут” (стр. 6 – 7) и Анджея Зимняка/Andrzej Zimniak “Powrót tętna/Возвращение пульса” (стр. 8 – 10) – это отклики на статью «Пейзаж после победы» Яцека Дукая. Интересные, да, но, по большому счету, эти сражения уже отгремели и сейчас интересны разве лишь историкам фантастической литературы.

5. В рубрике «Комикс» публикуется комикс «Likwidator I obcy/Ликвидатор и чужие» РИШАРДА ДОМБРОВСКОГО/Ryszard Dąbrowski (стр. 12 – 14).

6. А дальше интересный трюк -- четыре разворота с материалами из дочернего журнала “Czas Fantastyki” с начальными фрагментами статей (дескать подпишитесь и читайте полностью), рецензиями на книги, интервью Виктора Жвикевича (стр. 39 – 42).

7. Новая статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz носит название “Ektoplazma z lamusa czyli naukowcy kontra mediumiści/Эктоплазма из чулана, или Ученые против медиумистов” (70 – 71). Ею мы займемся чуточку позже…

8. Рецензию на фильм “300” (реж. Зака Снайдера, США, 2007) публикует Павел Матушек/Paweł Matuszek,

Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski рецензирует фильм “Ghost Rider” (реж. Марк Стивен Джонсон, США, 2007),

а Иоанна Коньчак/Joanna Kończak представляет читателям фильм “Renaissance” (реж. Христиан Волькман, Франция-Великобритания-Люксембург, 2006) (стр. 72 – 73).

9. В рубрике «Фильмы на DVD»:

Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski рассматривает диски с телесериалом “Invasion” (реж. Шон Кэссиди, США, 2005)

и фильмом “Szaolin Soccer [Siu lam juk kau]” (реж. Стивен Чоу, Гонконг, 2001) (стр. 74).

10. И, как обычно, — две рецензии на комиксы (стр. 76). К ним мы тоже вернемся позже.